– Итак, с 1923-го и вплоть до 1928 года я в основном жил в Париже… – Терещенко закуривает неизвестно какую по счету сигарету и выпускает в прохладный вечерний воздух струю белого дыма. – Моя новая работа позволяла это делать – я занимался ликвидацией банков, так или иначе связанных с Россией…
Терещенко выходит из вагона и, пройдя по перрону, спускается по лестнице на мостовую. За спиной у него здание Восточного вокзала Парижа.
Занавешенные черным зеркала, шторы на окнах. В обычно светлом доме – густой, как горе, полумрак. По увешанному картинами и эстампами коридору идут Варвара Николаевна и Терещенко. Голос у Варвары Николаевны надтреснутый, врожденная легкая шепелявость особенно слышна.
Голос у него неожиданно мощный и красивый, хотя и слегка осипший.
Мгновение – и от него остается только поднятая колесами пыль да затихающий рык мотора.
И от этого света все белым-бело. А потом белый цвет тускнеет и превращается в серый.