В комнате двое – оба в штатском, но с осанкой, которая мгновенно выдает в них военных.
Наливает из графина на столе воды в стакан и залпом выпивает.
– Шарик прыгает, прыгает, прыгает… И когда он, наконец, останавливается, крупье уже мокрый как мышь и бледный как стена…
– И что? – вздергивает бородку Ульянов. – Какой народ гуманнее? Русский? Так это только у графа Толстого в романах… Нет добрых народов, Михаил Иванович, и нет злых. Каждый представитель по отдельности может быть добр и отзывчив, но стоит людям собраться вместе… Вы, господа интеллигентного происхождения, всю жизнь, живя рядом с народом, не берете себе за труд присмотреться – а что собой представляет ваш сосед? Даете ему гривенник на водку и даже представить себе не можете, что именно у него в голове происходит. И нет тут никакой разницы между французами и русскими – и те и другие ненавидят вам подобных, так как видят в вас классового врага, кровопийцу, эксплуататора… Хоть гривенник ваш и пропьют с удовольствием.
– И товарищ Дзержинский, – предлагает Зиновьев.
– И помни, о чем я тебя просил, – негромко говорит Дорик. – Не играй с огнем. Эти люди тебя скушают, а косточки выплюнут. Ты не той породы, Мишель. Ты игрок, а не налетчик.