Терещенко с Вертинским бегут по двору к низким сараям конюшен. Вертинский профессионально пригибается, пряча голову в плечи.
Терещенко смотрит на лежащие у дверей окровавленные тряпки.
– Упокой, Господи, душу рабы твоей – Елизаветы… – гудит священник.
Старик без пиджака стоит на балконе и смотрит на марину, полную яхт.
Михаил сначала недоуменно оглядывается, а потом смеется.
– Это народ, Дорик. То, что выкатилось – это и есть народ.