– Мне даже нравится такая жизнь, – говорит Дорик громко, чтобы его слышали через звук мотора. – Я дирижирую по праздникам Каннским симфоническим оркестром, чиню чужие машины у себя в гараже, а иногда даже торгую газетами на набережной Круазетт. Многие знают меня в лицо, и поэтому я неплохо зарабатываю.
– Я буду позже. Мне, кажется, начинает везти…
В дверь заглядывает Терещенко, и доктор видит его отражение в зеркале.
Он один в машине и едет очень быстро, значительно быстрее, чем позволяет узкая прибрежная дорога, но наслаждается скоростью и риском: он – превосходный водитель, это сквозит в каждом движении. На Терещенко смокинг, бабочка и шоферские очки-консервы, встречный ветер треплет его волосы.
– Называйте меня Морис, месье Терещенко, – вежливо улыбается посол. – А я, если позволите, буду называть вас Мишелем.
Толпа окружает офицеров, топчет, бьет их прикладами, колет штыками. Когда тела превращаются в месиво, их перебрасывают через парапет, в темные воды Невы.