– Что за глупости? – улыбается Ханенко, открывая двери. – Ну что со мной может случиться в Киеве? Со мной, Варя?! В Киеве?!
– Нет, Миша, я не думаю, что все плохо! Я твердо знаю, что все очень плохо. У тебя дочь. У тебя беременная жена. Заканчивай свою игру в Робеспьера. Войти в историю можно по-разному, но все-таки лучше живым…
Терещенко смеется. Сначала тихонько, а потом громко, практически во весь голос. Никифоров даже оглядывается – не привлекает ли поведение собеседника излишнего внимания.
– А почему, собственно, вы спрашиваете у меня?
– Вот как вы все представляете… Ну, я знаю как минимум один народ, который должен этому радоваться.
Они забиваются в угол между стеной ограды и зданием госпиталя. Вертинский трясет головой, словно побывавший в нокауте боксер, взгляд его нерезок. Терещенко сидит рядом с ним, закрывая голову грязными окровавленными руками.