Мы шагали между чужих могильных плит и изваяний, изображавших покойных, и от тишины, царившей на кладбище, становилось не по себе. В душной тишине разнесся колокольный клич, распугавший сидевших на ограде ворон.
В этот момент питбуль словно взбесился. С яростью, достойной настоящего убийцы, он стал кидаться в сторону обижавшего меня типа. Натягивал цепь, хрипел и брызгал пеной.
– Я Анна Вишневская. – Не вставая со стула, я протягиваю ему руку.
– Пимборти, перестаньте пугать нежных ним, – цыкнула я. – Вы питбулей, что ли, никогда не видели?
Конверт жег пальцы, и когда я открывала его, то руки дрожали. В нем лежали плотные черно-белые гравюры и документы, аккуратно сложенные надписями вовнутрь. Только взглянув на карточки, мне немедленно захотелось выбросить их в окно.
На улице царили предрассветные сумерки. В такой тихий, настороженный час перед началом дня остается неясно, ждет ли город похожий день или затянутое предрассветной поволокой небо останется хмурым и серым. Окрестности окутывала туманная дымка, остававшаяся каждый раз после того, как отступала ночь, но таявшая с первыми солнечными лучами.