– Совсем не так. Это может показаться странным, но Мэгги заявила, что нельзя позволить себя запугать и они должны продолжать играть в память о погибших. Она нашла других музыкантов. А еще создала ассоциацию в защиту черных. Она была необыкновенная.
– Мужчина, приходивший той ночью, был Человек-гвоздь. Вернее, убийца, который подражал Человеку-гвоздю, серийному душегубу, которого мой отец арестовал в семидесятых годах в Катанге. Предупреждаю: я не стану рассказывать ни ту ни другую историю.
– Это не для протокола. – Он не дал времени выяснить подробнее и ввинтился в уличную толпу. – Дальше пойдем пешком.
Эрван больше не реагировал. Двадцать часов в машине его доконали. Неровное колыхание на ухабах погрузило его в некую прострацию, из которой он относительно выныривал только в те моменты, когда они проезжали очередной пост, – наличность, пополнение запасов и снова в путь… Сидя на заднем сиденье, он, как во сне, наблюдал за трудностями продвижения: алые лужи, листья, хлещущие по ветровому стеклу, булыжники, оказывающиеся под капотом, жирная грязь, в которой они буксовали…
Он приготовил себе тибетский чай с солью, ячменем, маслом и молоком. Штука, от которой немедленно блеванешь на собственные башмаки, но это пойло напоминало ему о единственных счастливых годах его жизни – тех, что он провел в монастыре Зонгдиана.
– Мне нужно на север, – сдержанно ответил он.