– Шутишь, что ли? Я только гляну. Перезвоню тебе утром.
В свете налобной лампы Эрван разглядывал лицо Катрин Фонтана. На этом групповом портрете, датированном февралем 1971 года, маленькая брюнетка держалась рядом с доктором Фуамбой. Единственная белая. Два месяца спустя она была убита. Эрван позаимствовал очки у пастора, плывшего на борту: перенаправив стекла, он сумел пользоваться ими как лупой. Он хотел разобрать, что скрывает это лицо. Проникнуть в чувства отца. Почему он ее лупил. Почему она была убита. Почему Морван никогда о ней не говорил.
Внезапно воспоминание рассыпалось осколками, как стакан в сжатом кулаке. Он выпрямился и обозрел свой «дом»: плохо натянутый тент, под которым поставили раскладушку, табурет и кофемашину. Удары молотков в горе продолжались. Грохот копателей заполнял ночь. Морван плакал горючими слезами.
София не шевелилась, затягиваясь и кусая губы. Наконец они переглянулись, и совместные годы взаимопонимания и поддержки мигом воскресли. Они найдут записную книжку жестянщика, но уж точно не для того, чтобы отдать ее копу, промасленному, как бутерброд.
– Я могу спросить вас о причине приезда в Лубумбаши?
Фуамба приложил стетоскоп к груди молодого парня, который потерял обе ноги. Обнаженный торс калеки, черный и мускулистый, мучительно контрастировал с двумя культями, перевязанными белыми бинтами. Склонившись над ним, доктор прослушивал сердечный ритм – инструмент казался сейчас единственным оружием в борьбе со смертью. Он выпрямился и улыбнулся солдату, чьи глаза горячечно блестели.