– Я знаю, кто ты и чем занимаешься. – Потом, чуть смягчившись: – И знаю, что с тобой… случилось.
Африканское безумие: только оно и было здесь нормой.
Эрван поблагодарил и выбрал кожаное кресло. Поляк на несколько секунд исчез. На стенах – распятия, портрет Леха Валенсы и папы Иоанна Павла II. Никаких изображений Одри. Свет от лампы с абажуром смешивался со скудными лучами снаружи, чтобы погрузить окружающее в золотистый ореол церковной иконы.
Три часа ночи. Отделение реанимации больницы «Отель-Дьё».
– Я с ним была незнакома… лично, – ответила она, отпив глоток. – Несколько раз видела его мельком в диспансере, ничего больше. Я о нем знала только по рассказам Катрин. Он был очень болен. – Она постучала себя указательным пальцем по виску. – С ним случались… приступы. Температура, озноб, а главное – жестокость.
– И в чем заключалось участие государства?