Как Итальянец прокрутил это? Через какой канал? С самого рассвета Морван перебирал в уме все отребье, способное принять участие в этом трафике. У них с Кондотьером в Катанге был общий круг знакомств. Он также порасспрашивал своих ребят об этом Фронте освобождения: только несколько сотен человек, но все опытные убийцы, настоящие мародеры, которым нужны новые территории. Как говорили в Конго, где эвфемизмы стали настоящим искусством, следовало предвидеть многочисленные «случаи небезопасности».
Как и предполагалось, море объявилось всего в нескольких метрах от Аркуэста. Всего один поворот – и сразу по полной программе: слева аспидные волны, насколько хватает глаз, справа острая, как лезвие, гранитная скала. Небо затянуто, накрапывает дождь: все без перемен, мой капитан. Однако одна деталь выбивалась из привычного пейзажа: пристань, по трем сторонам которой разместились бар с табачной лавкой, гостиница и сувенирный киоск, была заполонена фургонами жандармерии и полицейскими машинами. Казалось, местные пинкертоны ждут катера или, скорее, врага общества номер один, который должен на этом катере прибыть.
Эрван уже собирался вылезти из машины, когда получил СМС от Тонфа. Фотография незнакомца и единственный комментарий: «Леди Франкенштейн сделала ЭКО. Отсылать Сандовалю?» Какое-то мгновение он не понимал, о ком речь, потом сообразил: Тьерри Фарабо в возрасте шестидесяти лет. Правильные черты инженера были узнаваемы, но расплылись и чуть исказились от времени. Редкие волосы, затуманенные глаза. Чего стоил этот портрет? Какого рода годы учла программа? Нажал несколько клавиш на клавиатуре: «Отправляй».
– В клинике Стенли, да, его звали де Пернек. Мишель де Пернек. – Новый взрывной смешок. – Он знал все секреты белых!
Они подошли ближе. Фила де Момпер не имела возраста, вернее, она уже переступила этот порог. Речь не шла о настоящей смерти: просто она казалась принадлежащей статичному миру мумий и мавзолеев. Младшей сестре Магды не могло быть больше шестидесяти, но выглядела она так, словно над ней пронеслись века. Она тихонько покачивалась под легкое поскрипывание, прямая, как язык колокола. Материя ее бубу – бумазея – добавляла ей еще больше торжественности. Хрустящая и темная, отделанная золотой нитью ткань охватывала ее, как саркофаг.
– Не так уж давно я проехал весь Конго в разгар войны. Можете себе представить, чего я навидался, и это были не фотографии.