Помимо кучи вопросов, было еще одно обстоятельство, которое не давало покоя Гаэль. Страдание очень личное, почти физическое. Сознавать, что больше года она доверялась самозванцу – а теперь выходит, что еще и женщине, – и тот слушал ее, принимал ее откровения, ее исповеди, словно паук, переваривающий добычу, угодившую в его липкие сети. Проворачивая нож в ране, она прокручивала в памяти все признаки женственности, которые всегда поражали ее в Каце: эта двойственность в лице, стоячие воротнички, которые придавали ему вид старомодного счетовода и, конечно же, скрывали следы неудавшегося самоубийства, его слишком длинные пальцы, похожие на когти хищной птицы, лишенный красок голос, казалось никогда не знавший ни низких, ни высоких нот… Как могла она оказаться столь слепа? Эрик Кац был вылитым трансвеститом, вот только подмена тоже… оказалась подмененной.