Он открыл глаза: на потолке крутился вентилятор, мерно и бесшумно. Роскошь в Конго. Обычно лопасти вращались с жутким скрипом, как если бы сам воздух вопил по мере того, как его кромсали на куски.
На самом деле от этих опасностей ему было ни жарко ни холодно. Всю жизнь он жил с головой на плахе. Противовесом разрешения на убийство было только право умереть. И закончить свои дни здесь, в этом алом аду, сожженным лихорадкой или насаженным на шампур повстанцами, которые умеют превращаться в леопардов, – это все-таки другой коленкор, нежели испустить дух в Бреа, рисуя акварели или собирая модельки кораблей внутри бутылки.
– Чтобы не путать тебя. Такие детали ничего не добавили бы к профилю парижского убийцы.
Они назначили встречу в кафе на улице Николо. Скоро психиатр выйдет пообедать, и они смогут проследить за ним – по крайней мере, Одри, потому что у Гаэль по-прежнему на хвосте ее men in black.
Он снова прикрыл глаза. Когда он открыл их, его радужные зрачки блестели.
Хоть и было уже поздно, он решил навестить Мэгги. Расписания больше ничего не значили ни для нее, ни для него. Каждый раз казался ему последним, и ему чудилось, что она шепчет слова прощания на своем немом языке. Сегодня вечером эти слова скажет он: не было никакой уверенности, что ему удастся пережить ближайшие дни.