Ее пробрала такая дрожь, что сигарета выпала из пальцев. У нее уже не осталось сил, чтобы бороться с холодом.
Эрван естественно направился к стойке – единственной освещенной, да и то не очень, части.
Вид он имел вполне соответствующий. По бокам типичного для его народности, узкого, как лезвие ножа, лица виднелись шрамы. Не рубцы от ран, нанесенных мачете, а ритуальные воинские насечки. В Африке грань между стигматами мучений и знаками отваги очень тонка.
Порт-Майо, окружной бульвар в направлении Порт-де-Клиньянкур. Она представила, какие физиономии будут у двух церберов, когда они проснутся. Движение было свободное, день неуверенно занимался. Жесткая холодная серость парижского утра, мутный воздух окружной дороги, насыщенный токсичными газами, – из всего этого в ее глазах слагалась загадочная дорога, что-то вроде сказочного леса, только тусклого и отравленного.
– Будь здесь Эрван, мы бы уже сидели в машине.
Он наверняка сорвался – или на грани срыва.