Лоик открыл коробку при помощи отвертки, унес тетради и документы: протоколы бесед и прилагаемые фотографии были аккуратно уложены в пластиковые карманчики или разделены вкладышами – письменные принадлежности школяра, от которых у него сжалось сердце; потом он заперся у себя дома. Чтение заняло у него ночь с воскресенья на понедельник. Эрван все подробно записывал микроскопическим почерком, выдававшим его одержимость. Дважды по девяносто шесть страниц. Лоик отслеживал каждый этап его расследований – как французского, так и африканского. К этому прилагались свидетельские показания, фотографии, улики, к которым отсылали различные части заметок при помощи абзацев и номеров. Нужно еще учитывать его последний разговор с Жаном-Луи Ласеем за несколько часов до похорон Старика, которое Эрван записал в третью тетрадь на Бреа. Сначала Лоик ничего не понял в отдельно взятом тексте, но теперь этот элемент идеально укладывался в общий пазл.
– Твоя проблема, папа, в том, что ты промахнулся во времени. Век Il Padrino давно прошел. Существуют законы, полицейские, госструктуры. Кстати, семейство Монтефиори – неприкасаемые.
– У меня был план… – решилась наконец Гаэль. – Уничтожить моего отца.
– Оливье приехал в Париж вчера вечером. Подписал бумаги на переправку тела. Он хочет увезти ее в Клермон-Ферран и похоронить в фамильном склепе.
Перед ним возник образ директора спецбольницы, заядлого плейбоя с замашками английского школяра, хотя ему давно перевалило за шестьдесят. Вот уж не думал так скоро с ним увидеться. Эрван даже не стал ждать, пока окажется в машине, чтобы проверить по мобильнику утренние авиарейсы на Брест.