— В кармане ее платья была найдена записка, которую инорита Аккерман начала писать, но не закончила. — Он дождался моего вопросительно-заинтересованного взгляда и продолжил: — Там было лишь начало фразы: «В случае моей смерти…» У вас есть предположения, чего она боялась?
Я поняла, что действительно хочу есть. Единственный кусочек торта, что мне достался, был необычайно вкусным, но лишь раздразнил привыкший к более основательной еде желудок, и сейчас желудок давал понять, что не просто готов к работе, а взбунтуется, если ее немедленно ему не предоставят.
— Вы очень заботливы, инора Эберхардт, — подобострастно сказала Сабина. — И так наблюдательны.
— С чего ты взяла? В приюте не должны сообщать данных о родных, даже если у них есть такие сведения. Тебе не могли там ничего сказать.
На меня внезапно накатило упрямство. Очень уж я на него обиделась за сцену в кафе. Нет, я прекрасно понимала, что и он на меня обиделся после высказанных подозрений и имел право на подобное отношение. Вот только это совсем не значит, что я сейчас растаю, все забуду и прощу. И надену это вот уродство. Пусть его никто под платьем не увидит, но я-то буду все время помнить, что на мне находится.
Солнечный день полностью унес остатки плохого настроения, и я начала подумывать, не права ли тетя, говоря про инора Шварца. Возможно, ему тоже плохо одному? Он хоть и ушел от жены, но так больше ни с кем и не пытался создать даже подобия семьи, говорил, что не может забыть мою маму. Ведь возможно такое, что действительно любил, писал, а когда не получил ни одного ответа, уверился, что был лишь мимолетным увлечением?