— С чего ты взяла? В приюте не должны сообщать данных о родных, даже если у них есть такие сведения. Тебе не могли там ничего сказать.
На меня внезапно накатило упрямство. Очень уж я на него обиделась за сцену в кафе. Нет, я прекрасно понимала, что и он на меня обиделся после высказанных подозрений и имел право на подобное отношение. Вот только это совсем не значит, что я сейчас растаю, все забуду и прощу. И надену это вот уродство. Пусть его никто под платьем не увидит, но я-то буду все время помнить, что на мне находится.
Солнечный день полностью унес остатки плохого настроения, и я начала подумывать, не права ли тетя, говоря про инора Шварца. Возможно, ему тоже плохо одному? Он хоть и ушел от жены, но так больше ни с кем и не пытался создать даже подобия семьи, говорил, что не может забыть мою маму. Ведь возможно такое, что действительно любил, писал, а когда не получил ни одного ответа, уверился, что был лишь мимолетным увлечением?
Почему-то при этих словах я представила себе лопату и холмик свежевскопанной земли, под которым лежит тело бедной Марты. Сейчас я была уверена, что ее нет в живых, никуда она не уехала, а закопана где-то неподалеку. После того как Эдди пришлось разгребать последствия неудачных идей иноры Эберхардт.
— Инор Хофмайстер, мое терпение не безгранично, — намекнула я.
— Петер, ее уже не вернешь, — инора Эберхардт была само понимание. — Теперь только и осталось как-то с этим примириться и жить дальше.