– Нажми! – кричал я пехотному полковнику в протянутый связистами телефон передового КП уже во вражеских траншеях. – Мы ломим!
После третьей такой массированной кампании в мировой прессе островитяне сдулись, и жителей Щеттинпорта стали выпускать из города. Потому как публично возмутился союзниками даже царь, который вдруг вспомнил, что в городе проживают вроде как его подданные.
Как по заказу, полторы дюжины чумазых рабочих, повинуясь командам бригадира, зацепили крайний остывший рельс длинными парными клещами и понесли его в ворота соседнего цеха. Править.
В начале лета я плюнул на все и ушел в отпуск. Подумал трезво и решил, что если без меня не смогут обойтись какой-то месяц, то мое предприятие ничего не стоит как самостоятельная экономическая единица, и, как писал Ленин в письме к Цюрупе, «ведомства – говно; декреты – говно. Искать людей, проверять работу – в этом все». Вернусь, устрою всем перестройку. Мало не покажется.
В воротах усыпальницы их встретил караул из дюжины императорских гвардейцев под командованием лейтенанта.
Ремидий и оба Бисера всегда меня прикрывали от серьезных напастей. Хотя я не всегда это адекватно оценивал.