Трое мальчишек в огромных, должно, отцовских кепках, в рваных фуфайках и резиновых сапогах подбежали к машине, с жадным любопытством стали заглядывать в окна, складывая рупором ладони.
— Наливай чай, — сказал он, отвлекшись на секунду. — Сахар и хлеб в тумбочке.
Когда, умывшись, Архип вернулся в комнату, Иноненко был уже одет: черные широкие штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги, черная кожаная куртка с обшлагами и блестящими пуговицами.
«Индивидуализировать», — повторил Архип, стараясь запомнить.
— Постелю себе на полу, а ты ложись на диван.
— Заметано, Максим Петрович, — оскалился Прытковский. — Еда — дело святое!