Он подошел к ней, погладил по голове, поцеловал в щеку. Вспомнилось их знакомство — на фронте, куда Валю направили переводчицей. Чудо, что они вместе, чудо, что оба остались живы. Только за любовь этого робкого существа стоило, да, стоило, не совершать то покушение…
Архип ударил по газам. Автомобиль взревел и, расплескивая лужи, понесся по бульвару. Сталин глухо стонал. Архип жадно высматривал дорогу: где же, где же та больница с красным крестом?
Архип, слегка наехав на плоский бордюр тротуара, заглушил мотор. Они вышли.
Архип Игоревич прошел всю войну, от Москвы — до Берлина, дважды — под Брянском и Ригой — был ранен, и это несмотря на то, что особистам свинца перепадало неизмеримо меньше, чем солдатам. Он давно перестал бояться крови, был свидетелем предательств и людской слабости, казней и пыток. Сам неоднократно участвовал в расстрелах паникеров — и прекрасно понимал, что иначе война была бы проиграна. Но даже война со всеми ее чудовищными перипетиями не заслонила в памяти майора сводчатый подвал Управления и сидящего на стуле Максима Петровича Иноненко. Лицо у начальника автоколонны было разбито в кровь, но он словно и не чувствовал боли. Грустно и укоризненно глядел на Архипа, приведенного в подвал особистами непонятно для какой надобности — полюбоваться, что ли на итог своего предательства?
— Площадь Дзержинского, — прокомментировал Иноненко. — Лубянка. Теперь налево и прямо. Да ты дорогу-то запоминаешь?
— Я знаю, товарищ Берия, — хрипловато сказал Архип.