Стервлядь попыталась что-то сказать, но не смогла. Впервые за столько лет она лишилась дара речи.
Следующие пять минут я слушала, как Кан увидел меня в первый раз, что и сколько он при этом почувствовал, как его чувство переросло в паранойю, простите, великую любовь, как эта любовь переросла в еще более великую, и данная величина выдавила из головы несчастного все остальные мысли, а потом добралась и до спинного мозга. Потому что заварить такую кашу, попытаться угробить моего супруга, а потом выкладывать все это мне можно было только в одном случае – вовсе мозгов не имея. Даже костных.
– Ёлка расскажет, – не поддался на провокацию телохранитель. – Я не имею права. Мое дело – охранять.
– Так на свадьбу же, не на похороны! Ладно. Идем. У нас два часа, а надо еще переодеться, накраситься, уложить волосы…
Я покачала головой. Полюбоваться, что ли, хочется?
Захочет ли кто-то держать на кафедре блатную дуру?