– Видишь ли, Андрей. Ты у нас фигура сейчас, в некотором роде, публичная. Да, да, не спорь, именно публичная. Тебя даже по головизору показали, и с этим уже ничего не поделаешь, не скроешь сей факт, как ни пытайся. Короче, засветился ты, Андрей. За-све-тил-ся.
– I’m really sorry, – повторила она. Потом развернулась и, бросив уничижительный взгляд на Петра, гордо прошествовала к барной стойке. Походка у нее, кстати, оказалась замечательная, в том плане, что так соблазнительно раскачивать бедрами сумела бы далеко не каждая. Тут ведь, сами понимаете, важна не только внешняя красота, тут ведь еще и чувствовать надо. Как подать себя, как правильно впечатление произвести, как… «М-да. С такой походкой ей бы на подиум выходить, а не в баре работать».
– Я говорю, пиво у вас наверно забористое.
Конечно, я возмущался. Я негодовал, я требовал, я призывал в свидетели все мои двенадцать лет беспорочной службы в рядах родимого департамента… Увы, ответом мне был лишь полный искреннего сочувствия взгляд начальства. Взгляд, выражающий вселенскую скорбь по поводу столь неудачно сложившихся обстоятельств.
– Шито белыми нитками, – усмехнулся «пан Костенко», выслушав мои «соображения».
Вы думаете, мне это надо?.. Вы совершенно правы. На хрена нам такое счастье, лучше уж сразу: камень на шею – и в воду. Без права на реинкарнацию. И потому…