— Может, и ничего, — мама смотрела куда-то в угол, — а может и чего… и отец ушел…
— В Кремль… — от Толикова испуга Руська немного растерялся.
— И у меня, — Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.
Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он очень походил на свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде, и в то же время чем-то неуловимо отличался от них, и Руське подумалось, что прав был дядя Костя, когда говорил отцу — а Руська нечаянно подслушал, — что фотографируют, рисуют и лепят других людей, специальных артистов, чтобы избежать дурного глаза… Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрел он на класс тоже странно: будто никак не мог понять, что это за люди и что они здесь делают. Тетка с длинным носом встала рядом с ним, повернулась к классу, и Ильич тут же хитро улыбнулся, подмигнул или прищурился — Руська не понял — и быстро встал.
— Говорят, что всех возят, только не велят об этом рассказывать, — прошептала Машка и резко отвернулась.
— Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?