Я хотел бы пояснить — мне, к счастью, всегда был чужд такой холодно-отстранённый взгляд на события, в которых мне довелось участвовать, тем более — на людей, ради которых доводилось идти на смерть. Главной движущей силой было сострадание к людям, своим бойцам и гражданскому населению. Многие «военные профессионалы» меня за это осуждали: «Юрич, вы непрофессионально рассуждаете, надо относиться хладнокровнее к происходящему». Бог вам всем судья — сами относитесь спокойно к геноциду собственного народа. Я, хвала Всевышнему, никогда такого «хладнокровия», более точно именуемого равнодушием, не понимал и понимать не собираюсь.
Танкист заметно обиделся и напрягся. С явным недоверием он сказал, что такого быть не может. Мы ему ответили: садись к нам, поехали. Весьма сердитый и полный недоверия, он ловко запрыгнул в нашу броняшку.
— Нужны центры кристаллизации, группы активных ребят. Думай, где?
Так вот, «божьи жернова мелют медленно, но верно». Москва всегда была столицей нашей Родины не потому, что больше воровала, а потому, что возглавляла сопротивление нашего народа иноземным захватчикам, отстаивала права русского населения, расширяла границы «Русского мира» и русского влияния. Вы все отказались от исторической миссии столицы, превратили её в вертеп казнокрадства, взяточничества и разврата. Продали право первородства за чечевичную похлёбку. Как там было написано когда-то? «Мене, текел, упарсин». Ваши злодеяния, мера равнодушия, подлости и воровства взвешены и оценены на весах Всевышнего. Так что готовьтесь — в пророческой песне Шевчука Москва-то — на первом месте…
Лично я могу сказать следующее. Ровно за год до этих событий я встречал свой день рождения, своё сорокалетие в Крыму. На тот момент — оккупированном фашистским недогосударством. Мои дорогие родственники чуть не силком вытащили меня с собой на море, куда я не ездил очень давно. Пансионат, где мы остановились, был без преувеличения прекрасен: он был построен не просто на крутом морском берегу, но высечен в скале. Вся территория была огорожена, благоустроена и вымыта до невообразимой чистоты и порядка на каждом квадратном метре. В окна — фантастический вид на бескрайнюю синюю ширь, белые запятые чаек и длинные тире кораблей. Напоенный солнцем и ароматом хвои, можжевельника, пахучих южных цветов. Разнообразная, вкуснейшая еда в невообразимых количествах. Красивые девушки кругом. Словом — настоящий рай, тем более яркий, что я уже лет восемь на море не был. Но, невзирая на это, весь свой день рождения, да и весь отпуск, я был мрачен. Не только потому, что всё напоминало — эта благословенная, исконно русская, со времён Тьмутараканского княжества земля, на которой и за которую было пролито столько русской крови, поражена вирусом «украинства». Везде висят мерзкие жёлто-синие тряпки, надписи на разнообразных указателях кочевряжатся корявыми искажёнными литерами «мовы», а из громкоговорителей несутся изувеченные суржиком сообщения. Ещё меня страшно удручало то, что мне сорок лет — жизнь, можно сказать, уже прожита. Зачем я жил, что я сделал достойного? Может ли смыслом жизни быть стяжание резаной бумаги? Когда я умру — кто, кроме родственников, придёт проводить меня в последний путь? И что я дам возможность им сказать о себе — всей своей предыдущей жизнью?