Все оборачиваются. Шара тоже оборачивается, видит Торскую, осторожно выглядывающую из дверей посольства, и сердце ее обрывается.
Его соратник подбегает к бару и ударом ноги опрокидывает стойку. Бутылки бьются, зал окутывают пары алкоголя. Чейшек с братьями по оружию кричит: на пол! На пол, на пол, на пол, сукины дети! Чейшек направляет самострел на какого-то мужчину, который не спешит пугаться, рычит этому грешнику в лицо и валит на пол.
Шара молчит. Ну что ж, вот мы и перешли к важным вещам.
– И тогда… я тоже попробовал. Но, прежде чем взять его в руку, я подумал… подумал обо всем, что потерял. Вот это пламя, что живет у нас в сердце, которое заставляет жить дальше, оно погасло. И даже сейчас оно не горит. И… И я хотел, чтобы этот камень сокрушил меня. Понимаешь? Я жаждал этой боли. Так что я его взял в руку. Удержал.
Ответом ей становится абсолютное молчание.
– Ефрем Панъюй за время пребывания в Мирграде дознался об истинных родственных связях каджа, – говорит Шара. – И он, будучи честным и ответственным сайпурским исследователем, отослал тебе отчет – не подозревая, что тем самым подписал себе смертный приговор. Потому что для него истина всегда оставалась истиной, и было немыслимо скрыть ее.