Тут женщина улыбается. Улыбка у нее не то чтобы приятная или неприятная – она как превосходное серебряное блюдо, которое выставляют по большим праздникам, а потом начищают и убирают в шкаф.
Мои праотцы и праматери умерли рабами. Я умру рабом. Мои дети умрут рабами. Но если мы – всего лишь собственность детей богов, то почему боги разрешили нам испытывать горе?
– А что за чушь про Даувкинда… – сердится Сигруд. – Это же детская сказочка! Они же верят, что сын короля Харквальда какой-то… мгм… прекрасный принц! Рассказывают, что он выйдет из моря, оседлав гребень волны, да еще и на флейте при этом будет играть! На флейте, представляешь! А тут я такой заявляюсь…
– Наверняка кто-то еще есть внизу, – успокаивающе говорит Шара. – И потом, там заложники, Сигруд. Подумай об этом. Иди, разберись. Только аккуратно.
Она прищуривается: вокруг кораблей суетятся рабочие. Вкручивают болты, сваривают пластины. И все одеты в традиционную закрытую одежду колкастани.
– Эта маленькая штучка, – тихо отвечает Шара, – и есть то оружие, что ниспровергло богов.