– Да. Их уже много десятков лет на Континенте не видели. Да, это колкастани. Это не вопрос политики, Во. Я думаю, это – вопрос веры. Эти люди готовы умереть ради своей веры. И им что-то от тебя нужно. А если они готовы умереть за веру, они снова попытаются получить это.
Товарищ хрипит и булькает горлом. Из-под больших пальцев выплескивается кровь, заливает запястья, стены, пол.
– Но ведь мир приспосабливается к желаниям Благословенных, разве нет? Он помогает им совершать великие деяния – не потому, что они на них способны, а в силу их природы. Значит, все, что я сделала, – это понарошку?
Незрев недовольно кривится. Пока он мучается, не зная, какое решение принять, подходят, пошатываясь и загнанно дыша, трое полицейских: Виктор, тот самый офицер, которого послали предупредить Михаила и Орноста, и, судя по всему, эти двое. Один придерживает мокрую от крови правую руку.
Один из телохранителей открывает рот, чтобы ответить, смотрит на Шару и закрывает рот. И отрицательно мотает головой.
– Мне кажется, ты самый ярый патриот из всех, кого я знаю. Я так горжусь тобой, моя дорогая. Особенно потому, что… одним словом, ты… ты заставила нас поволноваться.