Он пытается удержаться, высвободиться, но щупальце держит крепко, хотя черная кожа шипит там, где касается тела. Урав рычит от боли и бешенства, колотит по льду, взбивая его в снежную крошку: нет, нет, ревет чудище, врешь, не уйдешь.
– Не знаю. Профессор над ним постоянно работал, так что он важный был, без сомнения. Но для меня это был всего лишь список. Длинный. Со множеством квадратиков, прямо сверху донизу они шли и из стороны в сторону, а в них буквы и цифры. Я много недель подряд это делала. Вынести целиком не могла – он же сразу бы хватился. И у него всегда была с собой лишь часть листков из этого списка. Так что я по страничке, по две-три-четыре выносила, запиралась в подсобке и переписывала. Поначалу трудно было, но потом я прямо за пару минут стала управляться. Я писать не умею, а списывать – могу, и еще как! – гордо заявляет женщина. – И я отдавала им копии.
Человек останавливается и явно пытается сдержать довольнейшую из улыбок – ему определенно импонирует то, что сейчас сказала Шара.
– Войди, – шепнул мне голос, и я услышал в нем ликование, – и сложи свое Бремя.
Внизу Мулагеш свирепо диктует ответную телеграмму генералу Нуру: мол, нет, мы не были атакованы, потому что в таком случае надо было бы безопасников под суд отдать, но Нур должен действовать так, словно бы мы были именно что атакованы! И немедленно оказать помощь!