– Грейстон, – отозвался отец, – ты повзрослел.
Комната Грейстона, как и все в его резиденции, была огромна. При этом мебели в ней было совсем немного: шкаф, кровать, журнальный столик и несколько стульев. Все было выдержано в светлых, белых и бежевых, тонах. Эми называла мне цвета, если я не была уверена. Кровать, будто утопленная в нише, по бокам которой имелись шторки, напоминала целую отдельную комнату. И, если честно, привела меня в восторг, потому что оказалась полукруглой. Из больших панорамных окон лился солнечный свет. Или… все же свет Бетельгейзе?
Что ж… это было больше, на что мог рассчитывать Грейстон. Хотя бы она не стала на него кричать и не начала плакать. Уже победа, пусть и маленькая. Трин бы им гордился.
– Совсем забыл, что раньше ты меня не видела. Не пугайся, я не разрисован. У людей моей расы такая кожа: каждый ребенок рождается со своим уникальным узором на теле.
– Язва! – сообщил Грейстон, включая воду.
– Кое-что есть, но недостаточно для обвинения. Однако надежда умирает последней. Рано или поздно я найду столько всего, что Рагнар, даже если подкупит Фарана, не сможет уйти от наказания. – Он улыбнулся, смягчая суровый тон, и спросил: – Как ты себя чувствуешь?