Родители наверняка не поймут, ведь они никогда не любили. Разве можно назвать любовью то осторожное чувство, которое испытывают друг к другу взрослые и которое выражается в похлопывании по плечу и вопросах: «Не заварить ли тебе чаю?» Лорел вздохнула. Куда проще думать, что никто и никогда не ощущал такого жара, такого сердцебиения, такого физического – и тут Лорел вспыхнула – влечения.
– Что вы, мистер Дженкинс, я ничуть не обижена. Я подумала, что Вивьен очень дорожит этим медальоном, и не стала ждать удобного случая. Наши смены в столовой совпадают нечасто.
– Надо было тебе выходить за меня, Долли. Черт побери, надо было тебе за меня выходить, когда я звал.
Лорел улыбнулась с преувеличенным терпением. Как ни рада она была видеть брата, шутить ей хотелось меньше всего.
О господи, снова он, идет следом. Вивьен ускорила шаг и чуть сильнее задрала подбородок. Она не хотела, чтобы молодой человек ее догнал; для всех будет лучше, если он отстанет. И все же… Какая-то часть души – та самая безудержная и любознательная часть Вивьен, что управляла ее поступками в детстве, источник раздражения для тети Ады и радости для отца, крохотная частичка, не умиравшая, как бы ее ни давили, – хотела знать, что скажет дальше молодой человек из чудесного сна.
Но она их заметила и замерла на полушаге, потом подошла к лампе, надела очки и поднесла конверт к глазам.