Поначалу Долли никому не призналась, даже Джимми, который не понимал, что с ней творится. Когда наконец Долли все ему рассказала, ее голос не дрожал – что поделаешь, война, – и Джимми восхитился ее стойкостью, но спокойствие Долли объяснялось другим. Ее переживания были так глубоки, а воспоминания об уходе из дома так свежи, что Долли боялась ворошить недавнее прошлое. Она не виделась с родителями с тех пор, как уехала в Лондон: отец объявил, что знать ее не желает, пока Долли не «возьмется за ум», мать писала не слишком нежные письма. В последнем письме она намекала, что хочет своими глазами увидеть «тот великолепный дом и ту знатную даму, о которой ты так часто упоминаешь». Теперь об этом следовало забыть. Ее матери никогда не переступить порог дома номер семь на Кемпден-гроув, не быть принятой леди Гвендолен, не насладиться невероятным успехом, которого добилась дочь.