Медальон принадлежал матери Вивьен, и Долли была готова защищать его ценой собственной жизни. После минутного раздумья ее лицо озарилось улыбкой: она знала, куда его спрячет! Долли осторожно расстегнула цепочку, надела медальон на шею и блаженно вздохнула, когда холодный металл коснулся кожи.
Он пожалел, что не взял фотоаппарат. Доктора он почти не разглядел, только его руку, зато хорошо видел Вивьен и счастливое выражение ее лица.
– Удивительная история, миссис Баркер, я потрясена, – промолвила она светским тоном. – Но мне хотелось бы услышать что-нибудь о моей матери.
Когда мальчик не смотрел на рыбок, он большими серьезными глазами изучал Вивьен, ее разбитое лицо, белую шубку не по сезону. Один раз их взгляды встретились, и Вивьен легонько улыбнулась, и он тоже. За другими мыслями и переживаниями она иногда ловила себя на том, что гадает: кто этот мальчик и почему едет один в военное время, но вопросов не задавала. Она боялась заговорить, боялась себя выдать.
– А чем ты занималась во время войны, мам? – спросила она с наигранным равнодушием.
Даже долгая поездка с Дафной, которая всю дорогу говорила о себе самой, не остудила ликования Лорел, и она пошла к матери сразу, когда суета в доме немного улеглась. Они наконец-то поговорили обо всем, о Джимми, о Долли, о Вивьен и о семье Лонгмейеров в Австралии. Мама рассказала, что всегда терзалась из-за Долли. «Если бы не я, она бы не погибла. Она уже вышла, а я уговорила ее вернуться в дом». Лорел напомнила маме, что та пыталась спасти Долли и не могла знать, куда упадут немецкие бомбы, поэтому не должна себя корить.