– Миссис Дженкинс, вы здесь? – раздался знакомый голос.
– Нет, о ней, когда она еще не стала нашей мамой. Мы ведь ничего не знаем о том, как она жила до нас. Ты когда-нибудь задумывалась, чего она хотела, как смотрела на мир, – тут Лорел украдкой посмотрела на сестру, – какие тайны хранила?
Теперь, пока Джерри нес маму на диван, Лорел перебирала пластинки, ища нужную. Она на миг замерла, увидев альбом джаз-бенда Криса Барбера. Это была отцовская пластинка; Лорел и сейчас помнила, как папа ее принес. Он достал свой кларнет и, стоя посреди ковра, несколько часов кряду подыгрывал Монти Саншайну, только по временам умолкал и тряс головой, дивясь виртуозности Монти. За ужином в тот вечер папа сидел отрешенно, словно не слыша детского гомона, и блаженно улыбался чему-то своему.
Вивьен не извинилась. Лицо у нее было серьезное. Долли видела, что она тоже напугана, однако пересиливает страх, словно заботливая старшая сестра.
Лорел снова посмотрела на чердачное окно дома номер двадцать пять. Всем известно, что Генри Дженкинс заимствовал сюжеты из жизни. Маме приходилось работать прислугой (именно в качестве горничной она и попала в пансион бабушки Николсон); мама дружила с Вивьен и, совершенно очевидно, не испытывала дружеских чувств к Генри Дженкинсу. Могла ли история Салли оказаться историей ее матери? Возможно ли, что Долли когда-то жила под этой крышей и была влюблена в хозяина? И не объясняется ли то, чему Лорел стала свидетельницей тем давним летним днем, гневом отвергнутой женщины?
Встав на четвереньки, она выудила из-под кровати банан, который мистер Хоптон, зеленщик, продал ей из-под прилавка. Напевая себе под нос, Долли, крадучись, двинулась по коридору. Откровенно говоря, красться не было никакой нужды: Китти и остальные стучали на машинках в министерстве, воинственно настроенная кухарка застряла в очереди у мясника, сжимая в кулаке продуктовые карточки, леди Гвендолен мирно храпела в кровати, но красться куда приятнее, чем просто идти. Особенно если впереди целый час свободы.