Вечером Алджи вернулся уставший, с нездорово блестящими глазами, в нетипичном для себя неухоженном виде. Волосы растрепались, к рукаву прицепилась какая‑то пыль, одежда успела измяться. Вернувшись, он прошёл на кухню, налил себе воды и резким движением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, будто она его душила. Задавать вопросы не имело смысла, и я пока промолчала. И так было ясно: ответов на насущные вопросы он, несмотря на все старания, не нашёл.