Этот крик установил тишину, словно бы команда. Охранники отпустили парня (он на них, впрочем, так и так не обращал внимания) и тоже заинтересованно застыли, слушая. А тот поправил куртку и, счастливо кивнув, расплылся в совершенно мальчишеской улыбке. Зашарил по карманам, достал несолидный клочок бумажки…
— Никаких — ни вам, ни вашим семьям, — отрезал Романов. — Могу гарантировать только беспристрастное разбирательство по каждому из вас — кто, как и зачем жил, что делал тут. Устраивает ответ?
К Игнату тут же подбежал фельдшер. Но Максим, протолкавшийся вперед еще во время начала боя и все это время молчавший, опередил его.
— Ничего, писать и лежа можно! — И наконец вырвалось: — Как же я рад, что ты жив…
Женька появился тут же — на ходу строча в блокноте, который он, не чинясь, сунул под нос Романову. Тот вгляделся.
Лето наступало. Неохотно, сыро, неуверенно, погода была совершенно не майской (даже для начала мая), еще не везде по тенистым местам стаял снег — но все-таки лето наступало. И невольно хотелось верить, что прогнозы оказались ошибочными, что все как-то устаканилось… В конце концов, зима была не более холодной и не более снежной, чем обычно, разве что лишь чуть ветреней…