Раздавшийся выстрел заставил всех вскочить, хватаясь за оружие. Сомс заваливался вбок вместе с креслом, выталкивая изо рта кровь. Другая струйка — тонкая, тугая — била из виска. Потом опала — за секунду до того, как, выронив пистолет, подполковник рухнул на ковер, неловко подвернув руку. Со стола упала и расползлась веером ослепительно-белых листков папка.
— А я этому рад особенно — именно этим месяцам, — сказал сидевший в переднем ряду Хегай Ли Дэ.
— Почему они просто не придут сюда? — допытывался Романов.
— Ишь ты… — Романов смотрел теперь с уважением. — Да. Пожалуй, ты прав. И знаешь, Женька, я ужасно рад, что ты остаешься.
— Придумаем как. Пока не знаю… — И с сердцем повторил: — Не знаю я! Отстань! — И повернулся к сидевшему на стуле и откровенно трясущемуся рулевому. Спокойным, негромким голосом он спросил: — Слышите меня? — Тот судорожно закивал. — Сколько человек берет ваша подлодка?
Было тепло, совсем как и положено летом, тепло, хоть и ветрено. Что, впрочем, во Владике летом далеко не редкость и не странность. Плац пригревало, и Романов подумал на ходу, что, может быть, все не так уж плохо, и на самом деле… Но тут же вспомнил берег. И китов. И яркое пятно фотографии в молчаливой комнате.