Сошел с ума, подумал Романов. Рапортует, как на плацу, даже стойка строевая. Но, заглянув кадету в глаза, понял, что тут дело не в сумасшествии. Мальчишка с отчаянным упрямством держался за ритуал, как раз чтобы не дать себе сойти с ума. Чтобы убедить себя: все в порядке, насколько это вообще может быть в порядке. Что все идет, как обычно, раз можно отдавать рапорт офицеру.
— Die rechtmäßigen Götter ersehnen und sehen. — Потом кивнул Шалаеву: — Для меня это есть честь.
— Не… унижай… меня… — еле прохрипел немец по-русски. — Töte… убей…
— Я никого не вывез. Так… сотни две. Разместили в бывшей пятой школе. Тебе доложат потом…
Рабов было больше двухсот — мужчины, старшие мальчишки, с десяток женщин, которые готовили еду (только рабам) и выполняли прихоти бандосов. Когда верховой с докладом об этом прискакал в поселок, Романов уже стоял на постаменте памятника, окруженный перепуганными, взволнованными, мало что понимающими людьми. Приехавшие с ним люди блокировали выходы с площади.
— Какое? Чай будешь? Сегодня всех угощаю.