— Я тебя так люблю, мамочка, — Ийлэ обняла ее, зарываясь лицом в длинный мех полушубка.
— Я… — она облизала пересохшие губы. — Я их не убивала.
И лицо ее, грязное, скрывала тень, словно бы этой кукле было бы стыдно.
Он хотел встать, но тело стало непослушным, его словно выпотрошили и набили шкуру влажной соломой. Колется.
Он кивнул и руку перехватил, сдавил легонько пальцы.
— Девочка моя! — кто-то очень близко кричит, надрывно, надсадно. И голос, без того мерзкий, ввинчивается в голову. Голова эта того и гляди треснет.