И лицо ее, грязное, скрывала тень, словно бы этой кукле было бы стыдно.
Он хотел встать, но тело стало непослушным, его словно выпотрошили и набили шкуру влажной соломой. Колется.
Он кивнул и руку перехватил, сдавил легонько пальцы.
— Девочка моя! — кто-то очень близко кричит, надрывно, надсадно. И голос, без того мерзкий, ввинчивается в голову. Голова эта того и гляди треснет.
— И… что еще тебе принести? Мы его напоить пытались, но его вырвало… я думал, что за доктором послать надо. Но… он вряд ли что сделает, да?
— Не бойся, пожалуйста, ты же знаешь, что я тебя не трону… мне твой запах нравится.