— А в чем, собственно, дело? Что может случиться? Зачем ему выходить? Остался покурить. — Теперь он смотрел на нее с таким сверхпростодушным изумлением, что если бы перед этим взгляд Лулу не упал на побелевшие костяшки его сжатых в кулак пальцев, она бы усомнилась в себе, могла вообразить, что вообще все ей привиделось, а она зачем-то трясла и тащила прочь спокойно прогуливающегося человека.
Саша молча посмотрела на массивную Маргариту.
— Нет, не удивлен. Приятно будет размяться. Пошли.
— Прилично, правда, Павел Андреевич? Пистолеты-то непристрелянные, — промычал добродушно и Виктор.
Шли дни. Неотвратимо приближались летние каникулы. В гимназии Лулу резкостью и решительностью добилась определенного уважения. У родственников она дерзостями только усугубила их «любовь» к себе. Разговоры в гимназии о том, кто где проведет лето, нервировали ее, и она приняла гордую позицию человека, главным желанием которого было прочитать за лето всего Жюля Верна. Хотя он дороже обычно покупаемых ею книжонок, она накопит, ей же дается немного денег «на булавки»! Но сама-то она знала — ожидающее ее лето в обществе Софьи Осиповны и господина Петрова будет ужасным! К тому же Софья Осиповна стала поговаривать о намерении летом отправиться на поклонение мощам какого-то непризнанного святого. «Его святость не для всех, только для истинно верующих, способных провести жизнь в молитвах и сумерках, вдали от соблазнов!», «Это будет так живительно для меня! Я не переступала черты города уже пятнадцать лет», — твердила она целыми днями и добавляла: «А ты, необузданная детка, будешь приобщаться к благодати, сопровождая меня. Нет, нет, не благодари, это мой святой долг — помочь тебе очиститься от скверны непослушания и жестокосердия». Да, благодарность «жестокосердной детки» была воистину неописуемой!
— Все. Убедили. Аргументов у меня больше нет.