Маркиз правдоподобно изобразил недоумение. Его лицо говорило: «Еще бы! Эта мелодия почти бесценна!».
– Да не этот, а вон тот, – полушепотом говорил Кларенс. – Нет, вон он. Вон, видите? Он!
Ламия сердито нахмурилась, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Ее фиалковые глаза злобно сверкнули.
Первым делом хочу вас порадовать: даже если вы читали «Никогде», это не то же самое «Никогде».
– Не знаю, кто ты и что ты задумал. Но тебе меня не убедить. И, кстати, ты не очень-то на меня похож. – Он врал и прекрасно понимал, что врет.
Он надеялся, что на этот раз все кончится смертью. Последний паломник прожил еще год, и весь год не переставая бредил и кричал в бреду. Аббат относился к своей слепоте спокойно, не считал ее ни злом, ни благом. Однако он был рад, что не видел лица того несчастного. Брат Джет, ухаживавший за ним, до сих пор просыпается по ночам от собственного крика: ему снится искаженное болью лицо паломника.