— У него был один рюкзак, с которым он и уехал, когда директор попросил его вернуться, — говорит Мари-Лора.
Музыка по-прежнему играет. Слишком долго! Антенна не убрана и, возможно, угадывается на фоне неба. С тем же успехом можно было устроить на чердаке полную иллюминацию. И все же… музыка льется. Мари-Лора закусила нижнюю губу, и ее лицо сияет отраженным светом свечи. Этьен глядит на нее и вспоминает болота за городской стеной в те зимние вечера, когда солнце уже совсем низко, но еще не совсем ушло за горизонт и камыш пылает закатным огнем, — места, где он часто бродил с братом целую жизнь назад.
— Спасибо большое, — говорит фон Румпель и кладет трубку.
Мастер щурится. Германия? На вид ничем не отличается от этого берега.
Этьен читает Мари-Лоре Дарвина и вдруг останавливается на полуслове.
Фолькхаймер вылезает из грузовика, расстегивает штаны и мочится на цветы. Вернер решает поправить антенну, но не успевает: в уши резко, словно взмах сабли на фоне солнца, врывается непонятная речь. Каждый нерв в его теле колет иголкой.