— Мама купит тебе билет. — Фредерик откидывается на койку и смотрит в потолок. — Это пустяки.
У ворот музея появляются мешки с песком. Два солдата на крыше Палеонтологической галереи смотрят в бинокли на сад. Однако чаша небес остается чистой — ни цеппелинов, ни бомбардировщиков, ни десантников-суперменов, лишь последние певчие птицы возвращаются из южных стран да юркие весенние ветерки наливаются зеленой тяжестью лета.
— Можно нам посмотреть то, что он привез с собой?
Весь пятый этаж, за исключением лестничной площадки, — одна большая дядина комната. Три окна выходят на улицу Воборель, еще три — в проулок. Кровать маленькая, старинная, покрывало на ней гладкое и плотное. Аккуратно прибранный письменный стол, кушетка.
— Но это же не по-человечески, оставлять его так? Пусть даже мертвого.
Косой апрельский дождь падает в лучах прожектора, телевизор моргает голубым светом. Фолькхаймер, привычно нагибаясь, входит из кухни в комнату. Ни детей, ни собаки, ни кошки, ни домашних цветов, очень мало книг на полках. Только журнальный столик, матрас и единственное кресло перед телевизором, в которое он и садится. На коленях круглая жестяная банка с печеньем. Он съедает их все: сначала цветочки, потом крендельки и наконец трилистники.