Выражение у Фредерика совершенно безыскусное. Где-то в кухне подслушивает горничная. Больше никаких звуков: не ездят машины, не летают самолеты, не грохочут трамваи, не бубнит радио, призрак фрау Шварценбергер не лязгает дверьми лифта. Ни пения, ни скандирования, ни лозунгов, ни оркестров, ни труб, ни матери, ни отца, ни жирного коменданта у тебя за спиной. Вернер смотрит на голубые стены и думает о «Птицах Америки»: желтоголовой квакве, кентуккском масковом певуне, красно-черной пиранге, о сотнях птиц в ярком оперении, а взгляд Фредерика по-прежнему устремлен в одну точку, его глаза — стоячие лужицы, в которые Вернер не отваживается глядеть.