Я поднялась и почти завернула за угол, когда что-то заставило меня оглянуться, рискнуть и бросить последний дерзкий взгляд на то, чего мне не суждено постичь.
Нам всем выдали по кнопке самоуничтожения, но нажать на нее теперь было некому.
Топограф не ответила, лишь пожала плечами. Антрополог молча кивнула, как бы соглашаясь со мной. Лестница уходила в темноту, и это позволяло воображению разыграться вовсю. От мысли о том, что таилось внутри башни, по спине бежали мурашки.
Найденные при них бумаги оказались набросками пейзажей Зоны и небольшими заметками. Некоторые рисовали животных или карикатуры на коллег. Во всех записях и рисунках рано или поздно встречался маяк. Впрочем, искать скрытый смысл в этих бумагах – все равно, что искать его в окружающем мире: даже если он есть, то для каждого свой.
Не то чтобы я считала это лучшим вариантом, но следовало оградить спутниц от воздействия спор, пока не выяснится, как они повлияют на меня. Кроме того, останься я здесь, не справилась бы с искушением вернуться на лестницу и читать, читать… Топографу с антропологом пришлось бы удерживать меня силой, и неизвестно, что бы я тогда сделала.
Очнулись мы уже в Зоне, при полном походном снаряжении, в тяжелых ботинках, с двадцатикилограммовыми рюкзаками на плечах и увешанные разного рода дополнительными припасами. Меня и топографа шатало, у антрополога подкосились ноги. Психолог терпеливо ждала, пока мы придем в себя.