Аббат было дёрнулся с отповедью, что негоже глумиться над изречениями святых людей, чьи заветы правят умами, но только открыл рот, как до него дошла суть ответа.
Он вздрогнул при звуке моего голоса. Выражение его глаз смягчилось. Несколько мгновений он продолжал всматриваться в меня, затем подошёл, взял мою голову в руки, секунду вглядывался в глаза, скупо улыбнулся и обнял меня. В ответ я обнял его. На этом торжественная часть нашей встречи закончилась. «Отец» отступил на шаг и легонько поморщился.
— Хватить кричать, дура. Жизнь такая, — без особой злобы пробурчал Джеффри, после того как влепил ей оплеуху. — Не ты — так тебя.
— Ты волнуешь меня, милая. Возбуждаешь и кружишь голову, как хорошее вино.
— Трудно сказать об этом отчётливо и ясно, господин, потому что не знаю, какой путь укажет нам судьба. Теперь я знаю обычаи и нравы европейцев и три европейских языка: английский, французский и итальянский. В Константинополе, в любой торговой миссии меня охотно возьмут на работу. Я снова смогу стать уважаемым человеком, но вряд ли буду там счастлив, зная, что мои братья не живут жизнью, полной радости. Один — воин, который не может без воинской славы и битв, другой — мастер ушу, стремящийся совершенствовать своё мастерство. И тот и другой могут обрести счастье только на родине.
Оказалось, что братья спят крепким сном, так же как и Хью. Я вышел из комнаты.