Ляо. Солдат и разбойник. Азарт, упоение битвой, вино и шлюхи были его жизнью, и другой он не желал. Это было китайское подобие моего телохранителя. Ему привычней орать похабную песню в дымном кабаке, в компании с разбойниками и ворами, чем сидеть в парчовом халате за чашечкой чая и спорить о стихах какого-нибудь модного поэта. В то же время он был умным и волевым человеком, так как, насколько я успел понять из рассказов Лю, офицерские чины в императорской армии давали не за папины заслуги или за выслугу лет, а за конкретные таланты и способности человека. Да и его деятельность в качестве разведчика на чужой территории в течение двух лет внушала уважение. Цель его жизни, ничем не отличавшаяся от мыслей Джеффри и Хью, заключалась в достойной смерти на поле брани. На данный момент он был готов сражаться за господина и умереть за него. То есть — за меня. Если раньше я считал фразу «умереть за господина» вымыслом авторов исторических романов, то теперь уже так не думал. В эти времена выражение «сражаться до смерти за своего господина» было в устах воинов не пустой бравадой.
Во-первых, люди Вернея который день ищут меня в Мидлтоне. Зачем — понятно. Во-вторых, история, случившаяся на улице Менял, была Вернеем отредактирована и пущена среди местных дворян в новом варианте. Теперь выходило, что я в той ситуации оказался трусом.
Вскоре достигли ручья с коричневатой от глины водой, текущего в широком овраге, — вероятно, это была обмелевшая речка. Внизу, на берегу, сидела старуха и жадно ела размоченный в воде хлеб. Услышав цоканье копыт, настороженно замерла, уставившись на нас подслеповатыми глазами. Иссечённое морщинами лицо, беззубый провал рта, трясущиеся руки…
Я смотрел на удалявшийся берег Англии и думал, что уже пережил столько приключений, что на их основе в двадцать первом веке могли бы поставить неплохой исторический боевик.
Томас Скит был седым узколицым человеком с жёстким взглядом. Множество шрамов на теле и на лице вместе с двадцатью годами непрерывных сражений говорили сами за себя… Сейчас он сидел, скрючившись, за остатками изгороди в пяти метрах от меня. Его латники остались в лагере, получив день отдыха после вчерашнего неудачного штурма. Этот штурм произвёл на меня страшноватое впечатление. Мне ещё повезло, что я шёл во второй волне и не успел вступить в бой, когда трубы сыграли «отступление». Но видел весь тот ужас, что творился под стенами под громкие крики и стоны, лязг железа, свист стрел и жужжание арбалетных болтов. Кошмарные картины изрубленных, сожжённых смолой и обваренных кипятком тел всю ночь тревожили меня.