Из разговоров я понял, что трое посетителей — лесорубы. Это были крепкие, загорелые и бородатые люди с живым зорким взглядом и быстрыми движениями. Неподалёку от них расположился обрюзгший мужчина средних лет. У него на поясе висела чернильница и маленький ножик, очевидно, для очистки перьев. Потрёпанный коричневый камзол и плащ с вытертой опушкой говорили о том, что это, скорее всего, мелкий чиновник или переписчик. Возле него сидел монах-францисканец, судя по круглому клобуку и коричневой рясе, подпоясанной верёвкой, к которой были привязаны чётки. Этот плотно сбитый мужчина лет под сорок медленно и аккуратно ел, отрешённо глядя на огонь. Он был единственный, кто молчал, предпочитая слушать, а не говорить. Ближе всех к огню устроились четверо нечёсаных грубых парней со свалявшимися бородами и волосами, которые лежали на их плечах сальными сосульками, — опять же, из разговора я понял, что это вольные работники. Последним в этой компании был молодой человек в полосатом плаще с зубчатыми полами и в разноцветных штанах, глядевший вокруг с глубоким презрением. Одной рукой он то и дело подносил к носу флакон с нюхательной солью, а в другой держал оловянную кружку. И вдруг обратился к монаху на латыни. Ложка в руке монаха замерла на какое-то мгновение. Затем я увидел, как губы францисканца зашевелились, но ничего не расслышал, так как ответил он тихо. Молодой человек некоторое время удивлённо смотрел на монаха, а потом, сделав очередной глоток из своей кружки, снова принял презрительный вид. По его знанию латыни я понял, что этот парень — студент из Кембриджа или какого-нибудь другого университета.