– И ты в это веришь? – спросил Леонид. – Думаешь, они действительно дадут тебе уехать?
«Ты просто холодная, – услышала она у себя в голове. – Знаешь, как это называется в медицине? Ты не знаешь, не поинтересовалась узнать, но это о тебе. От настоящей женщины в тебе только привлекательная оболочка».
Она представила концлагерь, об узниках которого тайком шептались в Берлине на киностудии, и ее обуял ужас.
– Может, может, – подтвердил Герман Тимофеевич. – Собака – да, проголодается и поест, инстинкт свое возьмет. Кошка – нет, ни есть не станет в таком состоянии, ни пить. Через трое суток наступит обезвоживание организма, и она уже не восстановится.
– Мы будем жить и работать, – сказал Исай Ливериевич. – Будем учить детей. Что нам еще остается, Вика?
– Красота! – сказала Антонина, глядя на себя в зеркало пудреницы, которую извлекла из сумки. – А ты говорила, изогнутые не надо. На десять лет помолодела. Еще гиалуронку уколю – как новенькая буду.