Герман от бессилия заскрипел зубами. И Мусорщику было бы ясно, что Госпитальерам не позавидуешь. На глазах клановцев творилось форменное кощунство — Госпитальеров Города жестоко и безжалостно уничтожали.
— Да. Я сделаю это, я приняла решение. Поверь мне… девочка. Просто поверь. Я действительно пожила своё. Ты не представляешь, каково это — быть настолько молодой. Беззащитной. Хрупкой. Когда любой, у кого хватит сил и подлости, может причинить тебе вред. Вечным ребёнком. Притворяться. Я устала. Устала прятаться. Устала каждые два года менять деревни. Устала жить ложью. Устала от того, что никогда не стану такой, как ты. Стать взрослой, познать мужчину, иметь собственных детей, не бояться за себя и за тех, кого любишь.
— Отлично! — сказал Герман, увидев, что мешок с боеприпасами на плечах у Франца. — Двинулись!
На следующий день, хотя под землёй всё равно неизвестно, когда день, а когда ночь, отряд вновь двинулся в путь. Сон пошёл людям на пользу, они шагали намного быстрее. Тоннель едва заметно поднимался, затем стал поворачивать влево. Франц первым заметил, что стены тоннеля ободраны чем-то массивным, на них были видны глубокие, параллельные полу царапины.
— Слушай, Густав, ты не всё мясо сожрал? — поинтересовался Герман.
— Ничего удивительного. Отрубился один генератор. Верхний ярус освещён.