— С добрым утром, — поприветствовал его Франц. На огне стоял походный котелок, в нём кипел бульон и плавали крупные куски мяса.
— Правильно — тень. Да, я тень. Я такая же, как тысячи выживших после Чёрных веков. И мы, в отличие от вас, не скрываемся за бронёй фанатизма. Ведь ваша броня так мягка, так… хрупка и ненадёжна. — Она едва ли не с нежностью провела пальцем по окровавленной щеке внимательно слушавшего её Меганика. — Стоит лишь знать уязвимое место, стоит лишь правильно надавить, и ваши сияющие доспехи ложной веры покроются ржавчиной страха и сомнений, рассыплются в труху, как давно должна была рассыпаться ваша мерзкая книжонка. Ты не хочешь говорить? Пусть так. Я уважаю твоё право, Меганик, но мне очень нужны ответы. Правдивые ответы. И ты мне их дашь, ибо есть в Последнем Завете двадцать восьмой стих. Ты правильно сказал — я тень. И сейчас, в эту самую минуту, я способна дать жизнь ребёнку. От тебя.
— Упокой, Господи, его душу, — проговорил Пилигрим и тяжело вздохнул.
— Здесь где-то должна быть лестница, — проговорил Дуго.
«Странно, — подумал Герман, — со времён Последней войны тут лежит, и никто так и не додумался пошуровать в ангаре старого военного аэродрома. То ли народ здесь тупой, то ли действительно его тут просто никогда не было».
Герда тем временем разожгла костёр, который почти не давал дыма, и, постелив на мох выуженный из маленького рюкзака плащ, собралась спать. Как видно, от ягодного ужина она решила отказаться.